Девушка обкакалась в троллейбусе Саратова

Рассказ про то, как девушка прилюдно обосралась
Девушки — это такие возвышенные существа, порой даже кажется, что они и не какают вовсе. Но природа берёт свое, и даже самая нежная девушка может обосраться в самый неподходящий момент. Например, в троллейбусе во время свидания со своим молодым человеком, как героиня этого прикольного рассказа.
Саратов город хороший. Я там родилась и мне за это дали медаль «Рожденному в Саратове». На одной стороне медали был изображен Чернышевский, а на другой солнышко. То есть будь таким же умным и сияй как солнце. В детстве я любого могла за пояс заткнуть вопросом: «А у тебя медаль есть?». Ну чем тут крыть? Росла я за полярным кругом, и город, раздающий медали младенцам, казался мне солнечным и очень культурным (недаром же Чернышевский- символ) и мечтала я поступить в Саратовский юридический институт и поселиться на берегах Волги навечно.
За год до окончания школы приехала я на разведку, оглядеться, на Чернышевского вживую поглядеть, благо остановиться было где — у меня там тётка живёт. Еду как-то в троллейбусе с пляжа, за окошком Волга, дома, церкви проплывают — красота. Вдруг чувствую на себе пристальный взгляд, голову поворачиваю — взрослый парень ласково так смотрит на меня из-под поручня, а глаза у него синие-синие. Классный в общем. Прибыли на конечную, парень у выхода стоит и руку мне подает торжественно так. И зачем он это? Смотрят же все. Неудобно. Но деваться некуда — познакомились: он Сергей, я — Юля, очень всем приятно.
- Тебе сколько лет? — спрашивает.
- Шестнадцать, — говорю.
Он залился умиленьем.
- А тебе сколько?
- Да я старый уже… Двадцать пять.
И, правда, староват, даже страшно немного, ну ладно, посмотрим, что дальше будет. Через двадцать минут знакомства Сергей объявил, что мы с ним поженимся. Я внимательно посмотрела на нового знакомого и подумала, неужели с ним мне придётся провести всю жизнь?
Сергей тем временем продолжал — «Через год ты поступишь в свой юридический, жить будешь у меня….». Я хотела было возмущенно протестовать, но он меня опередил — «У нас ни-че-го не будет. Ничего. А вот ещё через год тебе исполнится восемнадцать и мы поженимся». Я задумалась — а может и правда – судьба + Саратов + Чернышевский Начали мы встречаться. Он кормил меня мороженым, водил в кино, в театр, на выставки, часто говорил о том, что я настоящая леди, принцесса крови просто, что таких удивительных утонченных чистых девушек он никогда не видел, что у меня та-аки-и-и-е глаза, что я даже сама не знаю какие. Я слушала, открыв рот — мне всё это впервой было.
У нас и правда ничего не было, берёг он меня, пылинки сдувал, на руках носил, цветы дарил каждый день и стихи читал хорошие. Так прошло недели две. За это время он успел уже утомить комплиментами и восторгами, и захотелось мне сделать что-то плохое, совсем неизысканное, грубое даже, а духу не хватало, да и повода не было. Но бог, не зря, видать, на небе сидит — далеко глядит.
Как то раз привезли мои родители с рынка великое множество всяческих фруктов в том числе целое ведро слив. Я как все дети севера с хронически-врожденным авитаминозом, сливы любила беззаветно и съела за один присест килограмма два. Только я со сливами закончила, звонок в дверь — Сергей пришел, гулять зовет на набережную. Гулять так гулять — сарафан надела нарядный, белоснежный с синими цветами и вперед. А путь от тётиного дома до набережной неблизкий. Сначала пешком надо идти до остановки, потом минут сорок ехать на троллейбусе, а потом ещё двадцать на трамвае. Когда мы прибыли на место, почувствовала я легкое щекотание в животе — вроде как сливы-то уже переварились, но значения не придала — травка зеленеет, солнышко блестит — гуляй да радуйся. Зашли мы в кафе, мне — мороженое, ему — пиво. Сидим болтаем. Он опять любимую песню про мои прекрасные глаза завёл, я, как обычно, слушаю внимательно, улыбаюсь загадочно. После пятой порции мороженого наскучило мне в кафе париться — пойдем, говорю. Встали мы, и почувствовала я, что сливы с мороженым в контакт вошли — ситуация аварийная. Беспокойно мне стало, и солнышко уже не радовало. А Сергей на меня внимательно посмотрел и говорит «Юленька, ты в туалет случайно не хочешь?». Хотела я было ответить «хочу», но вспомнила тургеневских девушек, заветы пионеров — героев и твёрдо сказала «нет». Он, главное, переспросил — «Точно не хочешь?» Я промолчала — тема-то для леди недостойная — понимать должен.
Ладно, идём, гуляем. А мне уже свет не мил, думаю, как бы сбежать домой побыстрее. Сергей глядит — не весело девочке его, спрашивает — «Юленька, что ж ты загрустила, может шоколадку хочешь, может в кино или на кораблике по Волге покататься?» Я ему, капризно так, не аристократически совсем, отвечаю — «Не хочу шоколад, не хочу кино и кораблик не хочу». А про себя думаю — щас обосрусь. И так он меня злить начал, просто до тошноты. «Домой, — говорю, — хочу» — совсем уже в рабоче-крестьянских интонациях. Он скис, но делать нечего — пошли на трамвайную остановку. А трамвая нет и нет. Наконец подкатывает, пустой почти, сели. Я еду и думаю — вот щас тут и…. Как представила, мне аж с сердцем плохо стало. Я ж на Бунине, на Блоке воспитана + Сергей говорит «Что-то ты, Юленька, бледненькая, плохо тебе?». А я видеть его рожу приторную не могу, прям так и врезала бы между глаз, да боюсь не удержаться от напряжения. Господи! Жила-жила такая чистая и светлая и умерла в трамвае от разрыва прямой кишки! Боже, помоги мне, пожалуйста, я буду хорошей девочкой!
Из трамвая пересели мы на троллейбус, там уже всё кругами зелёными расплывалось в глазах, слёзы наворачивались, дышать тяжело стало.
В общем, инстинкт самосохранения перевесил все моральные наработки. Отбежала я на заднюю площадку, и в самый последний момент успела-таки сарафан белоснежно-васильковый на голову задрать, трусы к лодыжкам спустить и, пунцовея от смущения, ….ну-ууу в общем начать от морожено- сливовых отходов освобождаться. Народ в троллейбусе замер, культурный шок, надо понимать. Всё происходило в полной тишине, нарушаемой только характерными для дефекации звуками. Господи, какой ужас, до сих пор стыдно. Первой пришла в себя маленькая девочка лет пяти, она громко радостно провизжала «смотрите, тётя какает!» и все пассажиры как по команде оживились: бабка с кошелкой подскочила ко мне и начала орать: «ах ты проститутка сатанинская, ах ты суккуб богомерзкий, ишь, что задумала». До сих пор не знаю, что она имела в виду.
Изысканная дамочка в шляпке с вуалью, лет тридцати, вроде как без чувств свалилась, а ухажёр её искусственное дыхание делать начал и за грудь ещё жадно так хватал. Компания подростков малолетних под сиденья от смеха попадала, хрюкают, ногами дрыгают, пальцами тычут. Я сижу подолом лицо прикрываю и сама себя успокаиваю, мол, завтра ты этих людей уже не увидишь, такое с любым могло случиться. А водитель в микрофон монотонно так бубнит:
«гражданка, прекратите ээ-ээээ … прекратите срать немедленно». В общем, как во сне всё, в кошмарном. А Сергей так и стоял всё это время с открытым ртом, не моргая, слова вымолвить не мог, тут двери открылись, и дар речи к нему вернулся: «Ну как же …ты ж ведь такая…. неземная … Юля, как ты могла?…». А сам чуть не плачет. Сказал всё это и из троллейбуса вон… Я с корточек поднялась и за ним следом выскочила. «Погоди, — кричу, — ты не так понял, я, правда, такая, я нежная, правда…». Но он уже не слушал, только бежал и нервно оглядывался, а ведь жениться хотел.
А в Саратов я больше не ездила, стыдно — подвела ведь я Чернышевского, подвела.